Сон в летнюю ночь для идеальной пары. Роман - Лилия Максимова

– Извини, – поторопился Виктор исправить свою оплошность. – Я не сделал тебе больно?

Лиза откинула свалившийся на лицо капюшон. Изумленный серебристый взгляд, пара каштановых локонов, выбившихся из-под вязаной шапки, замерзшие звездочки на ненакрашенных ресницах… Его лицо оказалось сантиметрах в пятнадцати, вся тригонометрия и азарт спора разом вылетели из ее головы.

Девушка пошевелила холодными пальцами, и Виктор почувствовал, что все еще сжимает ее ладонь. При падении их руки окунулись в снег и, вероятно поэтому, кожу закололи тысячи иголочек, похожих на слабое электричество. Иголочки заплясали хороводом и беспардонно направились вверх, под его рукав. В крови полыхнуло горячим. Его ладони раскалились, и разница в температуре тела стала более чем заметной.

– У тебя пальцы замерзли, – растерянно произнес Виктор, отметив у себя нерациональное желание взять ее за вторую руку.

Облачко его дыхания коснулось ее лица. Лиза кивнула:

– Я забыла в школе перчатки…

Мимо прошел какой-то мужчина, с недоумением поглядывая на парочку, сидевшую в сугробе, и Гордеев моментально опомнился. Он вскочил на ноги и помог подняться Лизе. Ее влажная от растаявших снежинок ладонь выскользнула из его руки.

– Возьми мои, – предложил Виктор, протягивая ей перчатки из своего кармана. – Их моя мама вязала.

– Спасибо, – тихо поблагодарила Лиза, стараясь скрыть разочарование. Она легко призналась себе, что предпочла бы, чтоб ее пальцы были согреты теплом его рук.

Евгения Юрьевна, с нетерпением ожидавшая в кабинете математики участников олимпиады, которая проводилась в этом году в соседней школе, встретила их коротким вопросом:

– Ну, как?

– Да, все в порядке, – отозвался Гордеев, стряхивая талый снег с шапки, которую держал в руках. – Только мы никак понять не можем: кто из нас прав?

Ребята выложили перед учительницей измятые и мокрые тетрадные листы, испещренные тригонометрическими выражениями, местами зачеркнутыми до дыр. Та удивленно взглянула на состояние бумаги и постаралась разрешить спор двух своих самых любимых учеников.

Десяти секунд ей хватило для того, чтобы оценить оба варианта решения. Евгения Юрьевна почему-то усмехнулась и, быстро проведя ряд математических преобразований, поставила между ответами Лизы и Виктора знак равенства.

Глава 3

1989 год

Церемонно поклонившись, Эдуард Андреевич поприветствовал девятиклассников на первом после зимних каникул уроке литературы немного по-театральному:

– С Новым годом, господа! Сегодня я буду читать вам Шекспира. Евгения Юрьевна любезно уступила нам свой урок, чтобы мы могли не торопиться.

Не льстя себе, Журавский догадался, что довольные улыбки на лицах учеников вызваны не предвкушением от встречи с гениальным автором, а отменой урока математики.

– Но, Эдуард Андреевич, – не удержалась Галя Архипова. – У нас в школьной программе не должно быть Шекспира!

В 9 «В» давно уже убедились в том, что Галя всегда знала, кто и что должен или не должен был делать.

– Думаю, что мы должны расширять свой кругозор. – Эдуард Андреевич улыбнулся, у него был железный аргумент для мотивации. – Я предлагаю вам не просто почитать вслух, я предлагаю вам поставить произведение Шекспира на сцене!

– Чур, я буду бедным Йориком! – прыснул Сашка Задорин и, обернувшись к Олегу, радостно сообщил. – А ты будешь таскать по сцене мой черепок!

– Нет, – отмел его предположение учитель литературы. – «Гамлета» в школьном театре мы играть не будем, это слишком грустная история. Мы развлечемся комедией. «Сон в летнюю ночь», читали?

– Но у нас в школе нет театра, – робко возразила ему Варя Ракитина.

– Будет! – с твердой уверенностью заявил всем Журавский.

Два урока подряд Эдуард Андреевич с выражением декламировал девятиклассникам любимую комедию. Иногда он читал целые страницы наизусть, по ходу действия перевоплощаясь то в загадочного и властного царя фей и эльфов Оберона, то в высокомерного герцога Тезея, то в беспорядочно влюбленных Деметрия и Лизандра, то в дурашливых ремесленников, выдумавших заняться самодеятельностью.

Женские роли Эдуарду Андреевичу тоже удавались. Когда созданные его актерским мастерством Гермия и Елена спорили между собой разными голосами, казалось, что у Журавского случилось раздвоение личности. Народ хохотал до слез.

Закрыв последнюю страницу книги, преподаватель понял, что затея удалась. Не потому, что его слушали, открыв рты, и не потому, что в конце моноспектакля он сорвал аплодисменты, а потому, что, когда прозвучал звонок с последнего урока, никто из ребят не двинулся с места и не напомнил, что занятия закончены, и пора бы по домам.

Журавский раскланялся и, выдержав театральную паузу, будничным тоном спросил:

– Роли распределять будем сейчас или завтра?

– Я буду герцогом Тезеем! – без промедления выкрикнул Артем Золотов. – Самая клёвая роль: ты – глава государства, а слов – кот наплакал, учить не надо!

Эдуард Андреевич усмехнулся, все шло по заранее продуманному сценарию:

– А невеста Тезея, Ипполита, разумеется – Снежана?

Белянская вдруг фыркнула:

– Вот еще! У Ипполиты две сцены за весь спектакль! Да ее любая сыграть может… даже Галя! – Снежана кокетливо расправила складки на новой юбке, она с третьего класса мечтала о карьере актрисы. – Я выбрала для себя роль Елены, вот она – главная. А Артем может сыграть моего жениха, Деметрия.

– Не-а, не пойдет! – встал на дыбы Золотов. – Там текста прорва, всю память сломаешь, пока выучишь! Я буду Тезеем.

Возмущенная его поведением Снежана даже побледнела:

– Ну, и иди ты! Кто хочет быть Деметрием? – бросила она клич, ничуть не сомневаясь в огромном количестве претендентов. Но, то ли претенденты застеснялись, то ли побаивались гнева Золотова, который запросто мог передумать – в общем, претендентов не оказалось. Белянская поджала губы и ткнула пальцем на всегда послушного ей Карнаухова. – Степа, ты – Деметрий.

– Я? – оторопел Карнаухов от нового назначения.

Снежана окинула его придирчивым взглядом. Конечно, Степка – это не Золотов, но за последний год он пережил все ступени подростковой эволюции: голос сломался и огрубел, оттопыренные уши спрятались под длинноволосой стрижкой, рост… хм, ростом он теперь, пожалуй, даже выше Золотова.

– Ну-ка, скажи нам что-нибудь из текста, – тоном режиссера потребовала Белянская.

– Елена! О, Богиня, свет, блаженство! С чем глаз твоих сравню я совершенство?6 – пробормотал Карнаухов, так и не разобравшись, радоваться ему роли или огорчаться.

– М-да! – оценивающе произнесла Снежана. – Но, ничего, порепетируем!

– Я рад, что все устроилось, – хохотнул Журавский, получив свою долю представления. – Но тогда я точно знаю, что Гермию будет играть Лиза.

Белянская отреагировала сразу:

– Эдуард Андреевич, Вы нечестно распределяете роли! – Она метнула гневный взгляд на предпоследнюю парту. – Да мы с Лучинской на дух друг друга не переносим! Как же мы сможем подруг сыграть?

– Снежана, заткнись, пожалуйста! – вежливо попросила ее Лиза. – Ты невнимательно слушала пьесу: по сценарию нам больше полагается ругаться, чем дружить.

– Сама заткнись! – вскипела Белянская и привстала со стула. – Да я…

– Тише, тише, девочки! – смеясь, угомонил их преподаватель. – Я утверждаю вас на роли: никто в мире не сыграет их так естественно, как вы. Теперь осталось найти партнера для Гермии… Кто у нас Лизандр?

Для принятия решения Виктору понадобилось около двух секунд, но взметнувшаяся вверх рука Сашки оказалась проворнее.

– Ничуть не сомневался, – вполголоса проговорил Журавский, внося фамилию Задорина в список действующих лиц и исполнителей.

На следующий день Эдуард Андреевич, появившийся в классе, как всегда, после звонка, обнаружил за своим столом… Шекспира. В рамку портрета, снятого со стены кабинета литературы, была воткнута искусственная гвоздика, а перед бессмертным драматургом стоял полный граненый стакан, прикрытый корочкой хлеба, и бутылка американского джина, которую Артем стащил по такому случаю из отцовского бара. В классе витал дух затаенного озорства, и преподаватель литературы понял, что ученики ждут его ответной реакции.

– Не поздновато ли устраивать поминки по усопшему почти четыре столетия назад? – пряча улыбку в кулак, поинтересовался он.

– А мы только вчера узнали, что Шекспир умер, – гоготнул Золотов. – Вот и решили…

– Неправильно решили, – прервал его Журавский. – Вам водку пить еще рано, а в одиночку я как-то не привык.

– Так Вы не один, Вы – с Шекспиром! – посоветовал Артем. – К тому же, это – не водка, а джин.